Экзотические народы в Израиле

 

Ни для кого не секрет, что земля Израиля, в силу своего расположения – на перекрестке мировых путей, всегда привлекала завоевателей. Через нее прошли, оставив свой след, египтяне, вавилоняне, персы, греки, римляне, турки, британцы. В качестве Святой Земли, она привлекала армян, русских, французов, немцев, итальянцев, покупавших здесь землю, возводивших церкви и, в конце концов, добавивших каждый свою черту, сформировавшую неповторимое лицо этой земли.

Греками или итальянцами в Израиле никого не удивишь. А как насчет скифов, монголов или половцев? Речь у нас пойдет о древних, и не очень, народах, чья связь с этой землей не лежит на поверхности. Итак - скифы!

Скифы – кочевые племена, обитавшие между 7 веком до н.э. и 3 веком н.э. в причерноморских степях. В Средние века возникла традиция, согласно которой народы, населяющие Русь являются потомками скифов, а Россия получает наименование Скифии, так же, как Польша – Сарматии, по имени родственного скифам народа сарматов. Отсюда - знаменитое блоковское: «Да, скифы мы! Да, азиаты мы – с раскосыми и жадными глазами!» Подобная генеалогия имеет мало общего с действительностью, так как скифы и сарматы были ираноязычными народами. Возможными потомками скифов являются современные осетины. Русские, поляки, осетины, Иран, Причерноморье – каким образом все это может быть связано с Землей Израиля?

Оказывается, может! Древний Бейт Шеан в эллинистическую и римскую эпоху назывался Скифополис, другими словами: Город скифов! Никаких материальных следов присутствия легендарных кочевников в Бейт Шеане не найдено, но название есть, и оно требует объяснения. Патроном Скифополиса был Дионис. Согласно легенде, в этом городе была похоронена нимфа Ниса, выкормившая Диониса. Могилу нимфы, также согласно легенде, охраняли скифские войны. Так что название вполне может иметь легендарное происхождение, и никогда нога реального скифа не попирала древних камней Бейт Шеана. А может и попирала. Известно, что скифы, в числе других народов, служили в армии Александра Македонского. Возможно, в Бейт Шеане были поселены скифские ветераны. И название отражает реальную связь города с легендарными кочевниками Причерноморья. 

Более обоснована связь Израиля с островом Сардиния. В 14-12 веках до н.э. Египет и Ближний Восток подвергаются нашествию загадочных племен, которых египтяне называли «народами моря». Наиболее известным из этих народов (благодаря упоминанию в Библии) являются филистимляне. Об остальных племенах известно крайне мало, иногда только имя: сикилу, сардену, дануну…  Народы эти имели, по-видимому средиземноморское происхождение и их принято отожествлять с сицилийцами, сардинцами, данайцами и т.д. Однако, помимо фонетической близости имен, твердой базы для такого отожествления нет. Точнее, не было до недавнего времени.

В начале 90-х годов израильский археолог Адам Зерталь обнаруживает в южной части Кармельского хребта древнее городище, которое местные жители называют эль-Ахват («Стены»). Здания, найденные в этом месте не имеют аналогов не только в Израиле, богатом всевозможными древностями, но и на всем Ближнем Востоке. Единственным местом, где Зерталь смог найти нечто похожее была … Сардиния, с ее знаменитыми нурагами. Зерталь предположил, что таинственный город, затерянный в чаще Кармеля был построен одним из «народов моря», а именно - племенем сардена, обитавшим в этих местах. Таким образом связь между древним племенем, упоминаемом в египетских хрониках и Сардинией становится более осязаемой. Зерталь идет еще дальше в своих предположениях: по его мнению, ханаанский полководец со странным именем Сисра («Сисара» в русском переводе Библии), упоминаемый в Песне Деворы был сарденским вождем. Буквосочетание «с-с-р», абсолютно нехарактерное для семитских языков, очень распространено в сардском диалекте. Так второй по величине город Сардинии, столица одноименной провинции, носит название Сассари.

Следующие в очереди экзотических гостей у нас монголы. Для русскоязычного читателя монголы ассоциируются, главным образом, с походом Батыя и монголо-татарским игом. Но нужно представлять себе истинные масштабы территории завоеванной Чингиз-ханом и его преемниками. Монгольская империя простиралась от Дуная на западе до Японского моря на востоке. Но нас интересует южное направление. В 1256 году монголы двигаются на Ближний Восток, под предводительством внука Чингиз-хана – Хулагу. Непобедимые монголы громят остатки Халифата и сравнивают с землей крупнейший, на тот момент, город мира – Багдад. На развалинах Багдада степные всадники играют в поло головой халифа - повелителя правоверных, Тени Аллаха на земле. Они захватывают неприступную крепость Аламут, и кладут конец секте убийц-ассасинов, терроризировавших Ближний Восток в течении полутора веков. В 1260 году они захватывают Алеппо и Дамаск, и посылают ультиматум правителям Египта мамлюкам. Мамлюки отказываются сдаться на милость победителей и две армии встречаются в Изреельской долине, у Эйн Джалуд (родник Голиафа). На счастье мамлюков, как раз в это время в Каракоруме умирает верховный хан монголов, и Хулагу, с главными силами возвращается в монгольские степи, чтобы поучаствовать в решении вопроса о престолонаследии. Так что мамлюкам пришлось иметь дело с относительно небольшим монгольским корпусом. В судьбоносной битве монголы, впервые, были разбиты. Таким образом, отроги гор Гильбоа, у которых за две с лишним тысяч лет до этого нашел свою смерть первый израильский царь Саул, стали самой южной точкой, до которой докатилась разрушительная война монгольского завоевания. Любопытный факт: полководца, остановившего монголов звали Кутуз.

Здесь стоит сказать несколько слов о том, кто же такие эти пресловутые мамлюки. Под этим именем в историю вошла каста гвардейцев-телохранителей египетских султанов. Озабоченные, как и всякие правители, проблемой сохранения власти, египетские султаны находят оригинальное решение. Они покупают рабов-немусульман (согласно законам ислама, мусульманин не может быть рабом), и создают из них военную касту, которая преданна лично им (позднее подобную роль при турецких султанах будут играть янычары). На первом этапе, мамлюки набираются из рабов тюркского происхождения, главным образом кипчаков. Кипчаки это самоназвание народа, кочевавшего в южнорусских степях. Русские называли кипчаков половцами. На определенном этапе, преданные охранники свергают власть султанов, и Египет,  на два с половиной века, переходит под управление мамлюков. Это уникальный случай в истории, когда непременным условием вхождения в управленческую элиту являлось рабское происхождение (само слово «мамлюк» как раз и означает «раб»).

 Самый знаменитый из мамлюков – султан Бейбарс был половцем по происхождению и родился, по-видимому, в Крыму. Таким образом половцы, вытесненные монголами из русских степей, свели с ними счеты в Изреельской долине, между Афулой и Бейт Шеаном. Пикантности ради, добавим, что в монгольском войске был еще и отряд грузин.

Если в 13-14 веках большинство мамлюков были кипчаками, то в 15 веке они вербуются, в основном, из черкесов. Так черкесы впервые попадают на эту землю. Вторая волна черкесов приходит сюда в 19 веке, в результате непрекращающихся кавказских войн. Вытесняемые Россией со своей земли, мусульмане-черкесы переходят в подданство заклятого врага России – Османской империи. Турки, ценящие боевые качества воинственных горцев расселяют их по проблематичным, с точки зрения безопасности, окраинам империи. Так черкесы попадают в Галилею, и остаются там по сей день, главным образом в двух поселениях: Кфар Кама и Рейхания. Лидер сборной Израиля по футболу, Бибарс Натхо – черкес по происхождению, а его имя не что иное, как несколько искаженное «Бейбарс». Играет Натхо в России за казанский Рубин. Израильский черкес с половецким именем, играющий в России, за клуб из Татарстана – чем не символ запутанного этнического узла, свойственного этой необыкновенной земле, где завязывается столько узлов и перекрещивается столько дорог!

Похожа на черкесскую и история боснийцев. Если черкесы стали жертвой экспансии Российской империи, то боснийцы – Австро-Венгерской. Они так же ищут убежища у единоверцев-турок, и часть их оказывается в Эрец Исраэль. В Кейсарии, по сей день, можно увидеть минарет «боснийской» мечети. Во время первой мировой войны, один из почтовых голубей, с помощью которых еврейская шпионская организация «Нили» поддерживала связь с британцами, опустился, по ошибке, на балкон дома главы боснийской общины в Кейсарии. Босниец передал голубя турецким властям, что стало одной из причин раскрытия «Нили» и ее гибели. После 1948 года, боснийцы ушли из Кейсарии, главным образом в район Шхема, и растворились среди арабского населения. Балканское происхождение некоторых из них выдает только фамилия Буснак.

Закончить эту заметку об экзотических персонажах Святой Земли мне хочется на лирической ноте, позволив себе небольшую фантазию. В третьем веке до нашей эры на престол индийской империи Маурья взошел один из самых необычных правителей в истории, по имени Ашока. Первую часть своего царствования он, как и положено императору, провел в войнах, стремясь расширить свои владения. После одного, особенно кровопролитного сражения, стоя на поле боя, заваленном мертвыми и умирающими, Ашока испытывает сильнейшее потрясение, буквально перевернувшее его душу. Он отказывается от любого насилия, включая охоту, и принимает буддизм. Все это могло бы быть красивой легендой, если бы не было поразительным историческим фактом. Дальнейшую жизнь Ашока посвящает различным социальным проектам, призванным улучшить жизнь подданных и распространению буддизма.

Он посылает миссионеров во все концы Ойкумены. Некоторые из них доходят до Египта, которым правит эллинистическая династия Птолемеев. Частью государства Птолемеев являлась тогда и Иудея. Хоть у нас нет о том никаких сведений, мне нравится представлять себе смуглолицых, большеглазых людей в желтых одеждах – на улицах Иерусалима. Может быть они стояли на Масличной горе – там, где за восемь веков до них, плача, стоял царь Давид, а два с половиной века спустя будет стоять, тоже плача, Иисус, и смотрели на Город, бывший причиной стольких войн и предметом вожделения стольких людей? Из всех возможных исторических связей ни одна не возбуждает моё воображение сильней, чем эта картина. 

Голос тонкой тишины

ХРАМ ЛЕОПАРДОВ

Всем известно, что земля Израиля – колыбель монотеизма, что здесь находятся величайшие святыни иудаизма и христианства, а также святые места мусульман и друзов, и мировой центр бахайской религии. Сакральная карта Святой Земли составлена давно и исхожена вдоль и поперек, но вот самый древний храм, расположенный на территории этой земли, как раз остается в стороне от туристических троп. 

 

Речь идет о Храме Леопардов в долине Увда, недалеко от Эйлата. Современное название древняя долина получила в честь операции «Увда» (Факт) – последней и бескровной операции Войны за Независимость, в ходе которой был занят Эйлат и установлен факт на местности: выход новорожденного государства Израиль к Красному морю. Древнее арабское название долины «Вади эль-Укафи». «Вади» это долина, а «укафи» – слово, обозначающее рукоятку цепа – древнего сельскохозяйственного орудия, с помощью которого отделяли зерна от плевел при молотьбе. Название это неслучайно, так как благодаря уникальному микроклимату, эта небольшая долина, расположенная в центре пустыни, начала заселяться уже семь тысяч лет назад, и это одно из немногих мест в мире, которое позволяет проследить переход от охоты и собирательства к земледелию. Здесь выращивали финики, миндаль, инжир (некоторые исследователи считают, что даже виноград!), но главным образом – злаки. Так что цеп имеет к этой долине самое непосредственное отношение. 

Сам Храм Леопардов, несмотря на поражающее воображение название, выглядит довольно скромно. Оно и понятно, ведь сие культовое сооружение датируется серединой пятого тысячелетия до н. э. Храм представляет собой трапецевидную площадку, выложенную двумя рядами камней. Внутри площадки 17 вертикально поставленных камней, а снаружи – выложенные камнями силуэты животных, которые и дали название этому месту. Шестнадцать силуэтов изображают леопардов, а один – рогатое млекопитающее, идентифицированное исследователями как сахарский орикс. Интересно, что фигуры леопардов обращены на восток, а антилопы – на запад. Учитывая распространенный в древних культурах символизм востока, как направления жизни, а запада, соответственно – смерти, можно попытаться интерпретировать фигуры животных, как символ извечной борьбы Жизни со Смертью. Или, возможно, как историю взаимоотношений Хищника и Жертвы, в которой древний человек ассоциировал себя с леопардом, оказываясь на стороне Силы и Жизни?  

Можно поразмышлять также о связи семнадцати силуэтов животных (шестнадцать леопардов плюс одна антилопа) с семнадцатью вертикальными камнями внутри храма. На иврите поставленный вертикально камень называется «мацева», от глагола «леацив» – поставить, установить. Сейчас такие камни ставят на кладбищах, и они символизируют душу умершего, а в древности мацева имела сакральный смысл, символизируя божество. Такой камень заключал в себе силу божества, поэтому его нельзя было касаться никаким инструментом – верование, могущее пролить свет на некоторые аспекты иудаизма, например на запрет строить храмовый алтарь из обработанных, обтесанных камней. Из этого же корня произрастает известная талмудическая легенда о царе Соломоне, который с помощью перстня, дававшего ему власть над миром бесов, заставил загадочного Шамира (согласно Раши, это был гигантский червь) выточить камни для постройки Храма. Таким образом, прикосновение металла не осквернило камни Храма.  

Вообще, древние верования жителей пустынь помогают лучше понять истоки иудаизма и ислама, родившихся, как известно, именно в пустыне. Богатая природа располагает к политеизму, ведь так естественно предположить, что каждая роща, каждый водоем имеют своего духа-хранителя. А сложная структура земледельческого общества предполагает бога-покровителя для каждой области деятельности: войны, торговли, земледелия. В отличии от этого, жизнь в пустыне проста и монотонна. И сама пустыня не радует многообразием ни красок, ни форм. Человек живущий этой жизнью, наблюдающий ежедневно скудный, однообразный ландшафт, верит в единого бога, не имеющего образа.
В Танахе есть один поразительный эпизод, когда пророк Илья ощущает присутствие Божье не в ветре, не в землетрясении и не в огне, а в «голосе тонкой тишины». Наверное, этот голос тонкой тишины можно услышать только в пустыне. 

По следам Наполеона в Израиле

Часть вторая: Яффо

Нельзя не сознаться, — продолжал князь Андрей, — Наполеон как человек велик на Аркольском мосту, в госпитале в Яффе, где он чумным подает руку, но… но есть другие поступки, которые трудно оправдать.

«Война и мир»

Современный турист, гуляющий по старому Яффо, натыкается на упоминания о Наполеоне на каждом шагу: это и расставленные там и сям фигурки, увенчанные знаменитой треуголкой, с которыми можно сфотографироваться в обнимку, и «наполеоновские» бронзовые пушки, направленные в сторону моря, и таблички, заботливо отмечающие те места, где стояла французская артиллерия, где французы прорвали стены, где они вступили в город и т.д. Можно подумать, что захват Яффо французами явился краеугольным событием в истории этого города, а не незначительным эпизодом, как на самом деле. Французские войска стояли в городе всего несколько месяцев, а сам Наполеон всего несколько дней. И главным деянием французов была ужасающая резня, которую они устроили после взятия города. Так что казалось бы, об этом коротком и кровавом эпизоде лучше бы забыть, но бренд есть бренд.

В Акко Наполеон не был вообще (по крайней мере в Старом городе), и уж точно ничего хорошего не сделал, тем не менее, в самой высокой точке современного Акко установлена фигурка корсиканца, сидящего на вздыбленном коне, и держащего в руках израильский флаг. Трудно сказать, что имели в виду муниципальные власти, но бело-голубой стяг со щитом Давида, все же имеет к французскому императору некоторое отношение. 

20 апреля 1799 года, находясь под стенами Акко, Наполеон публикует следующий любопытный документ:

 «Прокламация к Еврейской нации.

Штаб-квартира. Иерусалим, 1 флореаля VII года Французской республики.

От Бонапарта, главнокомандующего армиями Французской Республики в Африке и Азии, – законным наследникам Палестины: Израильтяне – уникальный народ, на протяжении тысячелетий лишенный земли своих предков, отнятой завоевателями и тиранами, но не утративший ни своего имени, ни национального существования! Внимательные и беспристрастные наблюдатели судеб народов, даже если они не обладают провидческим даром Израиля и Иоиля, убедились в справедливости предсказаний великих пророков, возвестивших накануне разрушения Сиона, что дети Господа вернутся на родину с радостным восклицанием и «они найдут радость и веселие, а печаль и воздыхание удалятся» (книга пророка Исайи, 35, 10).

Восстаньте в радости, изгнанные! Эта беспримерная в истории война начата во имя самозащиты народом, чьи наследственные земли рассматривались его врагами в качестве добычи, которую лишь надо разодрать.

Теперь этот народ мстит за два тысячелетия бесчестия. Хотя эпоха и обстоятельства кажутся малоблагоприятными для утверждения или хотя бы выражения ваших требований, это война, против всяких ожиданий, предлагает вам достояние Израилево.

Провидение направило меня сюда во главе молодой армии, ведомой справедливостью и несущей победы. Моя штаб-квартира развернута в Иерусалиме, а через несколько дней я буду в Дамаске, близость которого не будет более угрозой для города Давида.

Законные наследники Палестины!

Великая нация, не торгующая людьми и странами подобно тем, кто продал ваших предков всем народам, не призывает вас отвоевать ваше достояние. Нет, она предлагает вам просто взять то, что она уже отвоевала, с ее помощью и с ее разрешения оставаться хозяевами этой земли и хранить ее наперекор всем врагам.

Поднимайтесь! Покажите, что вся мощь ваших угнетателей не смогла убить мужество в наследниках героев, которые сделали бы честь Спарте и Риму.

Покажите, что два тысячелетия рабства не смогли удушить это мужество.

Поспешите! Настал час! Пришел момент, который не повторится, может быть, еще тысячу лет, – потребовать восстановления ваших гражданских прав, вашего места среди народов мира.

У вас будет право на политическое существование – как нации в ряду других наций. У вас будет право свободно славить имя Господа Бога вашего, как того требует ваша религия (книга пророка Иоиля, 4, 20)».

Обратите внимание, обращение исходит якобы из Иерусалима, несмотря на то, что Наполеон находится под стенами Акко, а в Иерусалиме никогда в жизни не был. Но Иерусалим это сильный союзник, а такая мелочь, как несоответствие истине нашего героя никогда не смущала. Этот документ иногда в шутку называют первой израильской декларацией независимости. Впрочем, не нужно торопиться записывать Наполеона в провозвестники сионизма. Он всегда пытался привлечь на свою сторону меньшинства, и с этой целью, будучи в Египте, обещал принять ислам, а позднее, в Европе, заигрывал с итальянцами и поляками, обещая им независимость, а вторгнувшись в Россию, объявил о намерении освободить русских крестьян. Своё истинное отношение к евреям Наполеон выразит позднее, на острове Святой Елены: «Евреи - это подлый, трусливый и жестокий народ. Они, как гусеницы или саранча, которые поедают Францию. Я хотел сделать из них нацию граждан, но они негодны ни к чему кроме торговли подержанным добром».

Акко был ключевым моментом египетского похода Наполеона, а возможно и всей его судьбы (см. первую часть), Яффо же был рядовым эпизодом. Это с точки зрения истории. Но для биографа Наполеона Яффо несравненно интересней, поскольку с ним связанны три известнейших и очень спорных эпизода его биографии.

Эпизод первый: пленные.

После того, как французская армия врывается в город, большой отряд турецких солдат (около двух тысяч) укрывается в цитадели. Перед Наполеоном нешуточная проблема. Штурм цитадели, защищаемой большим гарнизоном, который наверняка будет сражаться с яростью отчаяния, может дорого обойтись его маленькой армии. Впереди – грандиозные планы, пополнений не предвидится, и он просто не может себе позволить большие потери. С другой стороны, продолжить двигаться на север, и оставить две тысячи турецких солдат сидеть в цитадели посреди Яффо, который необходим ему как морские ворота, тоже не представлялось возможным.

Из этого непростого положения полководца вывели два офицера-парламентера, которые предложили гарнизону цитадели сдаться, обещав сохранить им жизнь. Турки согласились.

Но, выйдя из одной непростой ситуации, Наполеон попал в другую: что ему делать с таким количеством пленных? Оставить их в городе, а самому уйти – невозможно. Чтобы отправить их в Египет, нужно выделить внушительный конвой, чего он не мог себе позволить. Отпустить под честное слово – они присоединятся к врагу, честному слову турок он не верил. После трёх дней мучительных колебаний, Наполеон, наконец, принимает решение. Пленных выводят на берег и расстреливают. На определенном этапе казни, французы устают расстреливать такую массу людей, а может просто решают сэкономить боеприпасы, поэтому оставшихся, со связанными руками, просто штыками загоняют в море.

Несмотря на то, что Наполеон был инициатором целого ряда войн и прямо или косвенно причастен к смерти сотен тысяч людей, он не вошел в мировую историю кровавым чудовищем, как вошли, скажем, Атилла или Чингиз-хан.  Несмотря ни на что, его образ подернут неким романтичным флером. И только двух поступков ему так и не смогли простить: казни герцога Энгиенского и убийства пленных в Яффо. Не столько даже самого убийства, сколько нарушения данного слова. Герою позволено быть жестоким, но не позволено быть бесчестным (иначе какой же он герой!). Наполеон пытался оправдаться тем, что парламентеры, якобы, не были уполномочены обещать осажденным жизнь, и действовали на свой страх и риск, а ему пришлось расхлебывать. Было ли это действительно так, или это только попытка оправдать задним числом поступок, оправдать который невозможно? 

Нужно сказать, что Наполеон никогда не совершал жестокостей ради жестокостей. Он не громоздил пирамиды из человеческих черепов, как Тамерлан, не сравнивал с землей города, как Чингиз-хан, не был подвержен диким приступам безудержной ярости, как Александр, но человеческие жизни не стоили для него ничего, и если жестокость могла послужить его целям, он не останавливался перед жестокостью. Наполеон, наверняка, не позволил бы себе расстрелять пленных, будь он в Европе. Но здесь, на задворках мира, да еще и с мусульманами, он мог не церемониться.

Эпизод второй: больные

Он раз чуме приблизился троном,
смелостью смерть поправ,-
я каждый день иду к зачумленным
по тысячам русских Яфф!

Маяковский

Вскоре после захвата Яффо, французские солдаты стали умирать от болезни, начинавшейся с появления бубонов в нижней части живота. По городу поползло страшное слово: «чума!». Наполеон понимал, что не менее важно, чем бороться с болезнью, было прекратить панику. Он велит распространить среди солдат слух, что речь идет о «бубонной лихорадке», и чтобы утвердить солдат в этом мнении, посещает больных, расположенных в армянском монастыре. Он проходит между койками, говорит с зачумленными (сам Наполеон прекрасно понимал о чем на самом деле идет речь), пожимает им руки, в его присутствии вскрывают бубоны, он собственноручно помогает внести носилки.

Паника была остановлена.

Посещение зачумленных в Яффском монастыре произвело сильнейшее впечатление на современников и потомков и стало важной составляющей мифа о Наполеоне.

По поводу наполеоновской храбрости можно сказать то же, что и по поводу его жестокости: он не был храбрым ради храбрости. В ту эпоху храбростью бравировали. Во время Бородинского сражения, генерал Милорадович поставил табурет в том месте, где перекрещивался огонь двух неприятельских батарей, и приказал подать себе обед. Наполеон никогда не стал бы рисковать своей бесценной жизнью, чтобы покрасоваться перед кем бы то ни было. Но когда риск был, по его представлению, необходим – он не колебался. Так он лично поднял в атаку солдат на Аркольском мосту, под убийственным картечным огнем, и так он подал руку чуме. В обоих случаях он точно знал, что делал.

Эпизод третий: раненые

 Уходя из Яффо, французы были вынуждены оставить особо тяжелых раненых и больных, чья транспортировка была немыслима. Они уже поступили так в Хайфе. Очевидцы описывали невыносимое зрелище раненых, ковыляющих за отступающей армией и умолявших не оставлять их. Многие из них умерли на дороге, а оставшиеся в городе, в монастыре кармелитов, были вырезаны турками.

Для того, чтобы подобное не повторилось, Наполеон приказал дать остающимся смертельную дозу опиума. Этот приказ вызвал многочисленные упреки в бесчеловечности и безнравственности, хотя в отличии от двух предыдущих эпизодов, где его действиями руководил холодный расчет, здесь у Наполеона проявляется и что-то человеческое: забота о своих солдатах. Иногда забота заключается в том, чтобы облегчить смерть. И он сделал это, не побоявшись упреков (как, впрочем, он не боялся их расстреливая пленных). Мог просто уйти, предоставив раненых их участи, и никто бы об этом не вспомнил, как никто не вспоминает то, что произошло в Хайфе.

Наполеон ушел из Яффо в Египет, где совершил свой последний неблаговидный поступок в этом злосчастном походе: бросил армию, оказавшуюся в Египте из-за затеянной им же авантюры, и отплыл во Францию, навстречу своей судьбе. 

Несколько слов о судьбе

Гулять под прицелом стрелка и не быть сраженным стрелой – это и есть судьба.

Чжуан-цзы

«Какой роман моя жизнь!», - скажет Наполеон на острове Святой Елены. На протяжении всей жизни он свято верил в свою путеводную звезду, в то, что он предназначен для некоей великой миссии, и пока он эту миссию не исполнит, с ним ничего не может случиться.

И действительно, глядя на его судьбу, невозможно отделаться от мысли о роке, предопределении. И египетский поход иллюстрирует это с особенной наглядностью. Он мог закончиться не начавшись, если бы французский флот, перевозивший наполеоновскую армию через Средиземное море, столкнулся с английской эскадрой, специально караулившей его. Но, благодаря целому ряду случайностей, ошибок и недопониманий, Нельсон дважды упускает добычу, идущую ему прямо в руки, и настигает французский флот только в бухте Абукира, когда армия во главе со своим роковым полководцем уже благополучно высажена на берег.

Бросив армию в Египте, Наполеон вторично пересекает Средиземное море, на котором хозяйничают англичане. И снова ему удается благополучно проскочить.

При осаде Яффо пуля пролетит в сантиметрах над его головой и убьет стоящего за ним высокого полковника. «Вот уже второй раз, как маленький рост спасает мне жизнь». Пули, ядра, адмирал Нельсон и сама чума бессильны перед судьбой этого человека. И даже его неудачи, как мы смогли убедится на примере Акко, идут ему на пользу.

Все это до тех пор, пока миссия, в чем бы она ни заключалась, не будет выполнена. После этого судьба равнодушно отворачивается от него. Ватерлоо становится зеркальным отражением битвы при Маренго. Тогда подоспевший в последний момент Дезе превращает поражение в победу. При Маренго его звезда была еще с ним. При Ватерлоо звезда заходит. Ему не везет ни в чем, и, как последний аккорд, запоздавший Груши превращает победу, которая все равно ничего бы не решила, в поражение, которое становится концом. 

По следам Наполеона в Израиле

Пролог: Египетский поход

Все вероятности были против нас; в нашу пользу не было ни одного шанса из ста…  Нужно было признаться, что это означало безумную игру, которую не мог оправдать даже ее успех.

маршал Мармон

Прежде чем говорить о Наполеоне в Израиле, нужно объяснить как он сюда попал. Как занесло его в наши Палестины?

Для этого вернемся в 1798 год, шестой год Французской республики. Наполеон еще не Наполеон, то есть не император, а всего лишь молодой генерал Бонапарт. То, что мы сегодня называем «наполеоновскими войнами» было борьбой двух титанов: Франции и Англии, несмотря на то, что в войны эти была вовлечена вся Европа. У Франции была самая сильная в Европе армия, а у британцев – лучший в мире флот. Поэтому борьбу эту сравнивали с борьбой льва и кита: кит не может выйти на берег, а лев войти в море, и поэтому они обречены бороться без конца.

Французы вынашивают планы переправиться через Ла Манш и высадить свою армию в Англии, но на Ла Манше хозяйничают британские корабли, и планы высадки в Британии признаются нереальными. И вот, 1798 году Бонапарт предлагает правительству проект экспедиции в Египет. Почему именно в Египет? Если нельзя вторгнуться в саму Англию, то можно атаковать ее колонии, или страны, с которыми она торгует, и подорвать ее экономику. С Египтом у Британии важные торговые связи и его захват французами должен больно ударить по британцам.

Чудом избегнув встречи с британским флотом, руководимым адмиралом Нельсоном, Наполеон (будем все же именовать его так) пересекает Средиземное море, высаживается в Александрии, громит в битве у Пирамид армию мамелюков и овладевает Египтом. Но это еще не все. Не зря грандиозные планы называют «наполеоновскими», и Наполеон вынашивает поистине грандиозные планы. Настоящей, главной целью похода является … Индия. Наполеон грезит о славе нового Александра, и завоевав Египет, собирается провести свою армию через Ближний Восток и Иран до Индии, и поразить Британскую империю в солнечное сплетение.

Индия конца 18-го века это еще не «главная жемчужина британской короны», она еще не является английской колонией официально, но уже является ею фактически. Всеми делами на полуострове заправляет английская Ост-Индийская торговая кампания. Наполеон рассчитывает взбунтовать воинственных маратхов и раджпутов и лишить британцев власти над сказочным субконтинентом.

Именно поэтому, захватив Египет, Наполеон продолжает двигаться на север, захватывает Газу, Яффо, Хайфу и 19 марта 1799 года, последнего года 18-го столетия, оказывается у стен Акко.

Часть первая

Осада Акко. Эффект бабочки

Акко был маленьким, по европейским меркам, городишкой, обнесенным плохонькой крепостной стеной. Но стена это стена, и чтобы попасть в город нужно пробить в ней брешь. А чтобы пробить брешь, нужны тяжелые осадные пушки. Такие пушки у французов были, Наполеон отправил их морем, но как назло пушки эти были перехвачены англичанами, и мало того, были размещены на стенах города и обращены против французов. Этот эпизод, наверное, решил судьбу города. Будь эти орудия у французов, Акко не продержался бы больше 2-3 дней. Отсутствие осадной артиллерии стало первой, и возможно главной причиной по которой Наполеону не удалось захватить город.

Второй причиной, было то, что защитой города руководил соотечественник осаждающих - полковник Филиппо. И не просто соотечественник, а одноклассник Наполеона! Они в один день держали экзамен и одновременно получили офицерский чин. Филиппо и Бонапарт были самыми низенькими учениками в классе (Филиппо был еще ниже Наполеона, его рост был 4 фута 10 дюймов (около 145см), по этой причине или по какой другой, но еще со школьной скамьи они терпеть не могли друг друга. Рассказывают, что мальчик со смешным именем Пико де Пикадю, который сидел между ними, вынужден был пересесть, так как они под столом постоянно пинали друг друга и все удары доставались ему. И вот Наполеон, приведя свою армию на край света, через Средиземное море и Египет к маленькой восточной крепости, обнаружил, что крепость эту защищает его школьный враг!

В отличии от Бонапарта, Филиппо принадлежал к старинному аристократическому роду, он не принял революции и оказался в рядах роялистов. В Париже он совершил дерзкое похищение английского командора сэра Сиднея Смита из тюрьмы Тампль. Явившись в тюрьму с несколькими товарищами, переодетыми в форму французских жандармов, Филиппо предъявил фальшивый приказ и увел пленного англичанина. Это был тот самый Смит, который командовал одним из британских кораблей, которые потерпели унизительное поражение под стенами Тулона – в том самом бою, где впервые взошла звезда Бонапарта, стремительно шагнувшего из капитанов в генералы. И не кто иной, как Сидней Смит командовал британской эскадрой пришедшей под стены Акко на помощь осажденным, и по дороге перехватившей французские осадные орудия. У британского командора был старый личный счет к Бонапарту, и он собирался по нему расплатиться.

Таков был узел не только государственных и военных, но и личных интересов, страстей, старинной вражды, которые схлестнулись под стенами Акко.

Еще одной фигурой, о которой нельзя не упомянуть, был Джазар-паша, легендарный правитель Акко. Легендарной была главным образом его жестокость, которая и снискала ему прозвище «Джазар». Арабский корень «джзр» тот же, что в ивритском глаголе «лигзор» - резать, на русский язык Джазар обычно переводят как «мясник». Османская империя тогда уже находилась в стадии распада и на окраинах огромной загнивающей империи местные князьки часто были фактически самостоятельными правителями. Одним из таких князьков был и Ахмад аль Джазар, босниец по национальности, родившийся в христианской семье, в 17 лет проданный в рабство в Египет, принявший ислам и сделавший блестящую карьеру, вершиной которой стала «победа» над самим Наполеоном. Справедливости ради нужно сказать, что Джазар прославился не только жестокостью, но и тем, что много сделал для Акко: провел новый акведук, построил несколько караван-сараев, турецкие бани, мечеть (до 1967 года это была центральная мечеть Израиля). Среди всего этого великолепия бродили люди, отмеченные жестоким правителем: с выколотыми глазами, вырванными ноздрями, отрезанными ушами и отрубленными пальцами. Среди всех выделялся Хаим Пархи, еврейский советник паши, будучи всегда под рукой (как правило горячей) у Джазара он собрал своеобразный «большой шлем»: говорят у него не было и глаза, и уха, и пальцев.

И, чтобы окончательно закрыть тему знаменитостей, имевших отношение к осаде Акко, скажем что основатель бреславского хасидизма рабби Нахман как раз в этом году решил совершить паломничество в Эрец Исраэль. Посетив священные города Тверию и Цфат рабби Нахман прибыл в Акко, и уже собирался отплыть домой, как под стенами города появился Наполеон, и рабби пришлось несколько задержаться. А в противоположном лагере мы могли бы найти некоего генерала Дюма – отца автора «Трех мушкетёров». Воистину, мир тесен.

Но вернемся к осаде. Оставшись без тяжелых мортир, Наполеон использует полевые орудия, и с их помощью все же удается пробить брешь в стене. Понимая, что французы вот вот захватят город, аль Джазар, захватив свой гарем и сокровища грузится на корабль. Но, на его счастье, в городе остается Филиппо. Филиппо хорошо знает методы своего бывшего одноклассника, он предвидел в каком месте французы постараются прорваться, и в этом месте по его приказу была построена стена. Французские гренадеры, устремившиеся в пролом утыкаются в стену и попадают под огонь с трех сторон. Это был решающий момент осады. Штурм захлебнулся, брешь была закрыта, стены остались стоять как и прежде.

Осада входит в новую фазу. Французы пытаются устроить подкоп под стены и взорвать их порохом, осажденные устраивают вылазки, чтобы помешать им. В этой изнурительной борьбе проходили неделя за неделей.

Во время рутинного обхода позиций был тяжело ранен генерал-инженер Кафарелли, человек фактически руководивший осадой. Пуля раздробила локоть, и руку пришлось отнять. Видимо, какие-то нездоровые флюиды носились над этим городом, заставляя людей направо и налево терять части тела. Тем более, что у генерала Каффарелли уже не было ноги, которую он потерял в Европе. Французские солдаты любовно называли Каффарелли «генерал Деревянная нога», а турки дали ему кличку «Костыль-паша». Несмотря на увечье, генерал никогда не терял присутствия духа, и солдаты шутили, что это из-за того, что он уже одной ногой в Европе. Несмотря на операцию, Каффарелли умер из-за начавшейся гангрены. Могилу славного генерала обнаружил израильский краевед в 1969 году.

Тем временем, осажденные постоянно получают подкрепления с моря, так что скоро их становится гораздо больше, чем французов. В добавок во французской армии начинается эпидемия чумы, и Наполеону становится ясно, что если он останется здесь, то даже если и захватит город, то потеряет армию. И возможно самое главное: время от времени Наполеон встречается в траншеях со своим врагом-одноклассником Филиппо и узнает от него новости. А новости были такие, что Наполеон понял: во Франции созрела ситуация для захвата власти, и он должен быть там, а для этого нужно сворачивать осаду и возвращаться в Египет. И вот, через два месяца осады, французская армия дает прощальный залп (одно из ядер сносит купол мечети аль Джазара), и уходит из-под стен города, оставляя за собой могилы убитых и умерших товарищей, в том числе могилы Каффарелли и Филиппо (он умер то ли от чумы, то ли от солнечного удара).

Итак, впервые в своей карьере Наполеон потерпел неудачу. Спустя годы, на острове святой Елены, он скажет: «Если бы мне удалось захватить Сен-Жан д’Акр, я стал бы императором Востока, и вернулся бы в Париж через Константинополь». Правда среди историков распространен другой взгляд: если бы Наполеон взял Акко и продолжил бы свой поход на Восток, его маленькая армия растворилась бы в бескрайних азиатских просторах. Другими словами, овладей Наполеон Акко, он возможно, так и остался бы для истории генералом Бонапартом, не стал бы императором, не было бы ни Бородина, ни пожара Москвы, Лермонтов не написал бы свое знаменитое стихотворение, а Толстой не написал бы «Войну и мир». Европейская история и культура выглядели бы по иному – и все это решалось здесь, у стен маленького восточного города, который французы называли Сен-Жан д’Акр.

На границе миров

На самой вершине Масличной горы, рядом с часовней Вознесения, можно увидеть маленькое, покрытое куполом здание 13-го века. Такие здания называются «макам» и возводятся над могилами исламских святых. Заплатив несколько шекелей смотрителю, можно получить ключ и войти внутрь. Спустившись по старинным ступенькам, вы окажетесь в византийской крипте и увидите саркофаг, покрытый зеленым сукном. Зеленый – цвет ислама, а в саркофаге покоится Рабиа ал-Адауийа – суфийская поэтесса и мистик, наиболее известная и почитаемая святая в исламе.

Если вы зададитесь вопросом: почему в византийской крипте похоронена исламская святая, ответ может дать христианская традиция, согласно которой в крипте похоронена вовсе не Рабия, а святая Пелагея Антиохийская. Не осталась в стороне и еврейская традиция, которая приписывает могилу пророчице Хульде (Олдама в синодальном переводе).

Итак, в могиле на Масличной горе похоронена святая женщина – в этом все три религии сходятся, вопрос в том, какая именно: библейская пророчица Хульда, жившая в шестом-седьмом веке до нашей эры, святая Пелагея, жившая в пятом веке нашей эры, или суфийская святая Рабиа ал-Адауийа, жившая в веке восьмом?

Христианская традиция в этом случае наиболее древняя – уже в шестом веке могила становится объектом христианского паломничества, исламская и еврейская традиции соответственно на шестьсот и на восемьсот лет моложе. Кроме того, Пелагея единственная, чье пребывание на Масличной горе не противоречит биографическим фактам: согласно традиции, она монашествовала здесь и была похоронена в той же тесной, вырубленной в скале келье, в которой жила. Образ Рабии связан с городом Басра в современном Ираке, нет никаких сведений, что она когда-либо была в Иерусалиме. Кроме того, если паломничество к могиле было уже в шестом веке, а Рабия жила в восьмом, то ее кандидатура отпадает. Что касается Хульды, то она, согласно источникам, похоронена внутри стен Иерусалима (этот факт подчеркивается из-за своей необычности, так как еврейская традиция запрещает хоронить внутри города, исключений всего два: царь Давид и Хульда), а Масличная гора, как известно никогда, ни на каком этапе длинной истории города не находилась внутри стен.

Однако, самый интересный вопрос не кто похоронен, а почему существуют три традиции? Действительно, что заставило евреев и мусульман выработать собственное предание, относительно могилы не самой известной христианской святой? Чтобы ответить на этот вопрос, мы должны понимать, что традиции святости не считаются с историческими фактами, но в тоже время, они не случайны, в них есть собственная, внутренняя логика. И эту логику мы постараемся понять.

Есть ли что-то особенное, может какое-либо чудесное свойство, приписываемое этому месту, и мгущее объяснить то, что его популярность перешагнула границы породившей его традиции и распространилась в других религиях? Оказывается, есть! Английский пилигрим, посетивший Иерусалим в восьмом веке оставил нам описание любопытного обычая, связанного с церковью Вознесения. Вплотную к северной и южной стенам храма стояли две большие колонны, и тот, кто мог протиснуться через узкий проход между колонной и стеной – получал отпущение всех грехов. Обычай этот был столь популярен, что даже мусульмане посещали церковь и протискивались через тесное пространство, чтобы получить отпущение грехов.

В двенадцатом веке победитель крестоносцев Саладин захватывает Иерусалим и разрушает храм Вознесения. А уже в следующем столетии есть свидетельства о похожем обычае, только на этот раз связанном … с могилой Пелагеи. Тот, кто сможет обойти саркофаг и протиснуться через узкое пространство между ним и стеной – обретет отпущение грехов! По-видимому обычай этот был настолько популярен и укоренился так глубоко, что пережил даже разрушение церкви, с которой был связан и перекочевал в наиболее близкое святое место: могилу Пелагеи.

Для того, чтобы стал ясен смысл этого странного обычая, нужно понять его связь с местом – с Масличной горой. Во всех трех религиях это место связано с Концом света, смертью и воскресением из мертвых. Масличная гора расположена к востоку от Иерусалима, между ним и пустыней. Жители Иерусалима каждое утро видят солнце, поднимающееся из-за Масличной горы. Таким образом, гора эта с древних времен воспринималась как пограничная область, стоящая на страже между Городом и Пустыней, между Днем и Ночью, между Жизнью и Смертью, между Землей и Небом. В христианской традиции Масличная гора это «Врата неба», в еврейской – «Подножие божьего престола». Это та уникальная сакральная область, которая связывает различные миры и позволяет переход между ними. Мотив перехода, моста между мирами настойчиво повторяется во всех трех религиях. Так согласно мусульманской традиции, в конце времен между Масличной и Храмовой горой протянется мост, тонкий как человеческий волос и острый, как лезвие ножа. По этому мосту души будут пытаться перейти с Масличной горы (место воскресения мертвых) на Храмовую, и те из них, кто отягощен грехами, упадут в Кедронскую долину (Вади эль-Нур – «Огненная долина»), в которой, согласно исламу, находится вход в ад.

Таким образом, узкий проход, связанный с могилой на Масличной горе это не что иное, как материальное, осязаемое воплощение того перехода между мирами, который предстоит совершить каждой человеческой душе. Именно здесь кроется секрет притягательности этой скромной могилы, которая сохранилась до наших дней благодаря обычаю, который, возможно с наибольшей полнотой выражает сакральную символику Масличной горы.     

Масада – между реальностью и мифом

«Да не посрамим себя мы, которые не хотели переносить рабство еще прежде,..  не предадим же себя теперь добровольно и рабству, и самым страшным мучениям, которые нас ожидают, если мы живыми попадем во власть римлян!.. но мы свободны избрать славную смерть вместе со всеми, которые нам дороги.», - десятки лет поколения экскурсоводов зачитывают проникновенными, хорошо поставленными голосами слова Элазара бен Яира туристам, посещающим Масаду. О Масаде и связанных с ней событиях написаны горы литературы. Полемика, развернувшаяся в израильском обществе, фокусируется главным образом вокруг двух тем: насколько миф, сложившийся вокруг крепости соответствует описанию событий единственным имеющимся письменным источником и коллективное самоубийство с точки зрения иудейской и общечеловеческой этики. И как-то совершенно в стороне остается самый, казалось бы, важный и напрашивающийся вопрос: вопрос достоверности. Попросту говоря: а было ли в действительности пресловутое массовое самоубийство?

Единственным письменным источником является книга римского историка Иосифа Флавия «Иудейская война», описывающая драматические события антиримского восстания в Иудее (66-74 годов), приведшие к падению Иерусалима и разрушению Храма. Книга заканчивается описанием захвата римлянами крепости Масада, ставшим последним аккордом этой трагедии.

В еврейском национальном сознании эти события отпечатались главным образом благодаря разрушению Второго Храма и запрету жить в Иерусалиме и его окрестностях, сохранявшего силу сотни лет (практически вплоть до мусульманского завоевания в седьмом веке). На фоне этой трагедии падение  Масады было третьестепенным эпизодом.

Интерес к крепости начался уже в двадцатом веке, с развитием сионизма. Появилась потребность в национальных мифах, опровергающих антисемитские стереотипы. Так была взята на вооружение история Масады. О ней писались поэмы, к ней совершались паломничества. Сегодня о тех временах свидетельствует надпись граффити на стенке водохранилища: «Семинар рабочей молодежи, Ревивим, 70 человек, по дороге в Хеврон, 10 января 1943».

В этом патриотическом угаре как-то незамеченной осталась личность тех людей, которые защищали Масаду. Согласно Флавию, обитатели Масады принадлежали к экстремистской секте сикариев, получивших название от кинжала («сика»), который носили под одеждой и использовали для убийства политических противников. В начале восстания сикарии захватили власть в Иерусалиме и установили в городе террористический режим, сопровождавшийся убийствами несогласных. Когда народное терпение лопнуло, сикариев изгнали из Иерусалима, они бежали в пустыню, захватили Масаду, и просидели здесь все время восстания, не принимая участия в боях и промышляя разбоем и грабежом окрестных селений. Особенно впечатляет их поход в соседний Эйн Геди, в котором они вырезали 700 детей и женщин (евреев).

Но миф он на то и миф, чтобы вести собственное существование, независящее от фактов. Когда в начале шестидесятых крупнейший израильский археолог Игаэль Ядин начал раскопки крепости, они вызвали определенное беспокойство: как-бы не обнаружилось что-то противоречащее канонической истории и могущее разрушить миф.

Но Ядин не подкачал: были найдены остатки римских осадных лагерей, осадная насыпь, брешь в стене. В одной из комнат были даже найдены черепки с именами, и на одном из них имя «бен Яир».  Ядин решил, что именно в этой комнате защитники крепости бросали страшный жребий кто из них убьет остальных и торжественно окрестил ее Комнатой Жребия.

В этой бочке меда была лишь одна, зато существенная ложка дегтя: в крепости, которую осаждало несколько тысяч римлян, а защищала почти тысяча евреев, убивших себя, были найдены останки всего 28 человек, причем 25 из них не в самой крепости, а в пещере к западу от нее. Это маленькая несостыковка не смутила исследователей, которые не потрудились даже произвести радиоуглеродную датировку костей. Останки «защитников крепости» были похоронены с воинскими почестями, а несколько позднее в пещере были обнаружены свиные кости, позволяющие сделать вывод, что обитатели пещеры, по-видимому, не были евреями и не имели отношения к осажденным.

Раскопки, проводившиеся в последние годы совместной экспедицией Иерусалимского и Беер-Шевского университетов привели к еще более обескураживающим выводам: осадная насыпь, по-видимому, так никогда и не была закончена. «Брешь» в стене отличается по конфигурации от брешей пробитых римским тараном, известных в других местах, и возникла, по-видимому, в результате заимствования камней византийскими монахами для строительства Лавры, находящейся в нескольких десятках метров от западной стены.

Так было или не было?  

В поисках ответа, я хочу  обратиться к первоисточнику – тексту Флавия. До того, как стать римским историком Иосифом Флавием, автор «Иудейской войны» звался Йосеф бен Матитьягу и был руководителем восстания в районе Галилеи. Он командовал обороной Йодфата – первым крупным столкновением с римскими силами. Маленькая крепость продержалась 47 дней против трех римских легионов. Иосиф попал в плен, предсказал полководцу Веспасиану, что тот вскоре станет императором, сопровождал его армию в походе и был свидетелем падения и разрушения Иерусалима. Когда его предсказание неожиданным образом сбылось, Иосиф получил свободу и родовое имя Веспасиана – Флавий. Евреями Иосиф Флавий был заклеймен как предатель, а известный писатель Лион Фейхтвангер, написавший о нем знаменитую трилогию, увидел в Иосифе первого в истории космополита – человека, сумевшего подняться над предрассудками своего времени. Так или иначе, Иосиф Флавий известен прежде всего как историк, оставивший бесценные описания едва ли не наиболее драматических событий еврейской истории, сделанные очевидцем. Археологические данные подтверждают их достоверность. Почему же не принять на веру того, что Флавий пишет о Масаде? По одной простой причине: в отличии от Йодфата, Гамлы и Иерусалима, Иосиф Флавий не присутствовал при осаде Масады - в это время он был в Риме.  Предположим, что ход осады он мог узнать со слов римских солдат, а подробности происшедшего внутри крепости от тех двух единственных женщин, которые, согласно его же описанию, спрятались в водопроводной яме и избежали смерти. Но поскольку в римскую эпоху еще не изобрели диктофонов, вряд ли эти женщины могли в подробностях передать ему две речи Элазара бен Яира, с которыми он обращается к осажденным, чтобы убедить их покончить с собой. Вторая из этих речей занимает шесть страниц, построена по правилам античного ораторского искусства и выдает знакомство с позднегреческой философией. Все это не очень убедительно звучит в устах фанатичного вождя экстремистской религиозной секты. Гораздо логичней предположить некий домысел автора хроники, допущенный в чисто литературных целях.

 Следует помнить, что в античную эпоху исторические сочинения были в первую очередь литературными произведениями, а не научными трудами, как сегодня. Это для нас «Золотой осел» - роман, а «Записки о Галльской войне» - историческая хроника, для римлян же и Цезарь, и Апулей были писателями. По моему мнению, мы лучше сможем понять текст Флавия, если отнесемся к нему как к литературному произведению, стремящемуся к определенной цели и имеющем внутреннюю логику. Постараемся понять эту цель и увидеть эту логику.

  Для римлян евреи с их теоцентризмом, с их невидимым богом оставались неразрешимой загадкой. Для них были непонятны ни побудительные причины восстания, ни то ожесточение с которым восставшие убивали римлян, друг друга, а иногда и самих себя. Да, внешней, заявленной целью «Иудейской войны» является прославление деяний покровителей Иосифа – Веспасиана и Тита Флавия, но глубинная цель иная: попытка объяснить победителям что же на самом деле произошло, а для этого нужно было рассказать о евреях и о том, что отличает их от всех других народов. С этой целью, сразу по завершении «Иудейской войны», Иосиф садится за «Иудейские древности», в которых рассказывает историю евреев от сотворения мира – это как бы предыстория Иудейской войны, оба произведения составляют части единого замысла.

Итак, закончена «Иудейская война», повествующая о страданиях народа под властью своих и чужеземных тиранов, междоусобных войнах, обреченном на поражение восстании, наконец, о падении святого города, разрушении храма, массовых жертвах и рабстве. Но, будем помнить, что перед нами, прежде всего, литературное произведение, будем помнить о сверхзадаче. По-видимому, Иосиф чувствовал потребность закончить эту мрачную хронику если не на положительной, то по крайней мере, на высокой ноте. И вот он вводит эту поражающую воображение сцену коллективного самоубийства. Все. История закончена.

    Напомним, что иудаизм, освящающий жизнь во всех ее проявлениях, крайне отрицательно относился и относится к самоубийству. Финальная сцена явно рассчитана на античную аудиторию. Именно для греков и римлян самоубийство было, во многих случаях, наиболее достойным выходом. Народ, образцом которого служили Катон, бросившийся на меч, чтобы не попасть в руки победителей и Порция, проглотившая раскаленные угли, узнав о смерти мужа, должен был оценить страшное мужество тех, кто предпочел смерть рабству.

У этой истории есть и личная подоплека, связанная с ключевым эпизодом жизни автора, определившим всю его дальнейшую жизнь. После падения Йодфата, Иосиф вместе с уцелевшими защитниками города скрывается в пещере. Римляне приближаются и находящиеся в пещере решают убить себя. Иосиф произносит речь, в которой отстаивает ценность жизни и необходимость бороться за нее до последней возможности. Речь эта замечательным образом перекликается с речью бен Яира в конце книги. Обе явно написаны одним автором и представляют как бы две стороны одной монеты. Речь Иосифа не убеждает его слушателей (так же, как и первая речь бен Яира). Чтобы не осквернять себя самоубийством, они решают бросить жребий, тот на кого он упадет, убьет своего соседа, и только последний оставшийся в живых убьет самого себя. Иосиф остался одним из двух последних людей, и смог убедить своего товарища выйти и сдаться римлянам.

Благодаря этому поступку он остался жить и вошел в историю как крупнейший писатель своего времени. Из-за этого поступка он был заклеймен собственным народом как предатель.

И вот, заканчивая труд, долженствующий увековечить трагедию, свидетелем которой он стал, Иосиф, как настоящий писатель, решает вернуться еще раз в тот роковой день и выбрать другой, нереализованный в действительности сценарий (Фрейд назвал бы это сублимацией). Он перевоплощается в вождя последних защитников последней крепости, в ответ самому себе, произносит пламенную речь в защиту самоубийства и погибает, предпочтя смерть рабству.     

Не сотвори себе кумира: старинные синагоги Ципори, Тверии и Бейт Альфы

Синагоги Ципори и Тверии сами по себе интересны и нетривиальны (первая из них нетривиальна настолько, что даже ведутся споры, является ли она вообще синагогой). Тем не менее, сегодняшней темой станут не сами эти здания, а проблема фигуративного искусства в еврейской традиции.

Вторая заповедь (видимо, не случайно вторая, что свидетельствует о ее важности) гласит: «Не сотвори себе кумира и никакого изображения того, что на небе вверху, и что на земле внизу, и что в воде ниже земли». Этот категоричный запрет на изображения уничтожил на корню еврейское изобразительное искусство, которое осталось декоративным и прикладным (то, что мы сегодня называем «иудаика»). Тем большим было удивление, когда один за другим стали обнаруживаться древние синагоги позднее-римского и византийского периодов, с мозаичными полами, изображавшими знаки зодиака!

Знаки зодиака сами по себе являются нарушением запрета на изображения, а ведь некоторые из фигур изображены, мягко говоря, не совсем одетыми. Но и это еще не все: в синагоге Тверии, в центр зодиакального круга помещено изображение греческого бога солнца Гелиоса! И это в синагоге!!!

Мозаичный пол синагоги в Тверии

Мозаичные полы синагог Тверии, Ципори и четырех других мест, в которых были найдены аналогичные изображения стали головной болью историков, археологов и специалистов по иудаизму. Между тем, похоже, что ларчик открывается довольно просто. Как говорил Остап Бендер, нужно только уметь его открыть. Период с третьего по седьмой века был для иудаизма эпохой открытости и толерантности, не виданной ни до, ни после. Отшумели кровавые антиримские восстания 1-2 веков, завершившиеся катастрофой. Остались в прошлом времена, когда пукнувший во время религиозной церемонии римский часовой вызывал массовые волнения с сотнями жертв. Непримиримые борцы за чистоту религии пали от римских мечей или были проданы в рабство. Оставшиеся в живых внимательней вгляделись в Священное Писание … и обнаружили, что у второй заповеди есть продолжение: «Не сотвори себе кумира и никакого изображения и т.д., и т.д. Не поклоняйся им и не служи им». Вдруг, всем известная заповедь вырисовывается в новом свете: оказывается, это не запрет изображения, а запрет идолопоклонства!

Что касается Гелиоса, то он упоминается в еврейском мистическом тексте пятого века, как один из ангелов, управляющий солнцем и звездами. Так что к этому времени Гелиос утратил языческую коннотацию и превратился в мистический символ. Кстати, одна из интересных черт мозаичного пола Тверии это загадочные «ошибки» в написании двух последних знаков зодиака: слово «Водолей» написано зеркальным текстом, а слово «Рыбы» (на иврите «Дагим») – с буквой «г» в обратном написании. Первое время считалось, что это помарки, пока не были обнаружены другие синагоги с подобной мозаикой. Выяснилось, что в Ципори слово «Дагим» написано с двойной буквой «г» в обратном написании. А в Бейт Альфе Водолей и Рыбы – единственные знаки, перед которыми стоит союз «и». Если Гелиос – персонаж еврейской мистики того времени, а «ошибки» в определенных, одних и тех же словах – умышленные, то, возможно, вся мозаика содержит некое послание, понятное посвященным.

Как бы то ни было, период 3-7 веков становится одновременно золотым веком и лебединой песней еврейского изобразительного искусства.

Закончить этот разговор мне хочется очаровательной мозаикой синагоги Бейт Альфы, обнаруженной случайно, во время сельскохозяйственных работ.

Мозаичный пол синагоги в Бейт Альфа

Свято место пусто не бывает, и когда настоящей живописи нет, ею становится то, что есть. Вот, хотя бы, это. Некоторые искусствоведы считают безымянного автора этого шедевра предтечей примитивизма. Любуясь этим чудом, можно поразмышлять о том, насколько непоправимым оказался ущерб, причиненный еврейской культуре однобоким прочтением второй заповеди.

Особенно удалась безымянному гению сцена жертвоприношения Исаака.

Мозаичный пол синагоги в Ципори

Интересно, что, видимо не рассчитывая на то, что зритель самостоятельно разберется кто из персонажей Исаак, кто Авраам, а кто козленок, автор предусмотрительно снабдил изображения соответствующими надписями. Глядя на фигуру Авраама, изображенную с впечатляющей экспрессией, мне приходит на ум фраза из фильма Бертрана Тавернье: «Если человек создан по образу и подобию Божию, не хотел бы я встретить такого Бога в темном переулке».